Колготки длиною в жизнь

Первые мои колготки были нежно-голубого цвета. Они были произведены в какой-то из республик Советской Прибалтики. Оттуда же и привезены кем-то из знакомых. То есть они появились в моей жизни как достижение западной цивилизации, с запада — буквально. Я их возненавидела сразу же и люто, как российские поселяне екатерининскую картошку. И выбросила в дачный помойный прудик. Оттуда их, впрочем, извлекли, постирали и вновь надели на меня, отшлепанную. И после этого я их уже очень полюбила. Как, опять-таки, поротые крестьяне картошку.
А до этого колготок никто не видел и даже не знал такого слова. Известно было слово колгота с ударением на а, примерно то же самое, что копуша, как меня называли, когда я не проявляла расторопности, собираясь в детский сад или еще куда-нибудь. В детском саду, кстати, мои голубые колготки были сенсацией. Все носили коричневые простые чулки, которые пристегивались к специальному такому пояску, называемому отчего-то лифчиком. У мальчиков тоже, я помню. Следовательно, все мужчины — мои одногодки и старше — носили в детстве лифчики. Это стоило бы обдумать, но мы же не грязные фрейдисты какие-нибудь.

Вслед за голубым (в смысле колготок) периодом был розовый. Чудесные колготочки с белыми и розовыми ромбами запомнились как самая большая радость моих начальных школьных лет. Дальше было хуже.
Новая злобная директриса выпустила декрет о всеобщем цветовом однообразии. Политически корректным был признан оттенок, который она именовала бэжевым. В таких вот бэжевых колготках я ухитрилась выпасть из автобуса 218-го маршрута. Огромная, непоправимая дыра. У меня на всю жизнь осталась привычка при каждой возможности скрещивать ноги так, чтобы правая нога закрывала левую, на которой тогда была штопка, а теперь остался только шрам. Что, конечно, не так страшно, как штопка на колготках.
Вообще, многое пережито. Например, колготки были так называемые эластичные и так называемые простые. Эластичные считались вредными для детей. Они действительно были противноватыми по ощущениям, но зато не сползали. Простые — сползали. Это была катастрофа.
Особенно если посреди урока вызывали к доске. Лучше всех с этой проблемой справлялась моя подруга Оля, которая делала так: выходила к доске, поворачивалась лицом к классу, поднимала коричневую юбку в складку, не спеша подтягивала колготки, становилась в третью балетную позицию и спокойно, достойно отвечала, что там ее спрашивали. Но не все были способны на такие радикальные жесты. Я вот нет.
Зато я достигла артистизма в снимании рейтуз. Их заставляли надевать в морозы, запугивая будущими женскими болезнями. По пути с седьмого этажа на первый я успевала расстегнуть оба сапога, снять рейтузы, вновь надеть сапоги и спокойно выходила из лифта. Иногда даже успевала запихнуть рейтузы в ранец. В болезни от холода я не верила, поскольку видела, что здоровые с виду женщины в мороз надевали тонкий капрон и не носили никаких рейтуз.
Капрон — это были настоящие взрослые колготки, мечта. Они были двух основных видов: по четыре пятьдесят и по семь двадцать. Эти числительные произносились женщинами с той же неповторимой многозначительностью, что мужчинами — три шестьдесят две и четыре двенадцать. Разница между дешевым и дорогим была тоже вполне пропорциональна.
По четыре пятьдесят, носимые основной частью женского населения по будням, огорчали некоторой шероховатостью и мутноватым цветом. По семь двадцать были прекрасны. Целыми они оставались примерно дня три. Зловещие слова — затяжка и поехали. Средняя женская зарплата была сто шестьдесят рублей. Вопрос: что такое богатство? Ответ: надеть под джинсы незашитые колготки. Анекдот. Не смешно, зато на тему.
Потом все устоявшиеся реалии смешались, я решила, помимо всего прочего, стать феминисткой, сожгла свой лифчик и, будучи человеком литературным, стала носить синие чулки. Это было необычное ощущение, и я вошла во вкус. В универмаге Москворецкого рынка обнаружились синие в красных розочках, и белые в синих розочках, и несколько пар, имитирующих шотландскую клетку разных кланов. Потом, не помню уж где, я нашла очень красивые темно-зеленые, которые порвал часами юноша-маоист из Сан-Франциско, и из этого вышла довольно увлекательная лав стори.
А бархатистые коричневые чулки из Англии? А черные на широких металлических молниях вместо стрелки? Сейчас я последовательно наблюдаю свои ноги в колготках табачного или синего цвета.
И, наконец, прекраснейшие — алые. В них я чувствую себя капитаном Греем, Ассоль, гоночной яхтой и машиной «феррари» одновременно. Кто не пробовал, тому не понять. А не пробовал, скорее всего, никто, потому что все алые колготки скупаю я. И никаких рейтуз!